Там, где все начиналось
Разговор наш заканчивается уже за полночь, а на следующее утро буквально чуть свет Василий Иванович заводит маленький удобный микроавтобус, садится за руль, и они с Татьяной Георгиевной везут нас в Хакодате, город, «откуда есть пошло» японское Православие.
Всего пять часов в пути, и мы приезжаем туда, где в 1861 году начинал свое апостольское служение святитель Николай — в то время простой иеромонах церкви при русском консульстве. Консульство здесь есть и сейчас — «два кабинета, три стола», как объясняет консул. Занято оно главным образом выдачей виз. По соседству — филиал нашего Дальневосточного государственного университета. Всего 26 студентов, изучающих, в частности, русский язык и литературу. Здесь нас встречает настоятель хакодатского православного прихода отец Николай Дмитриев. Он тоже выглядит совсем как русский. Но он и на самом деле русский, японского в нем только то, что служит уже много лет в Японии, да матушка — японка. В каком-то смысле благодаря ей бывший иподиакон Святейшего Патриарха Алексия отец Николай в Японию и попал: когда у Святейшего попросили для Японской Церкви русского батюшку, то Патриарх, вспомнив о его супруге, думал недолго. «Вот вам батюшка»,— указывая на отца Николая и улыбаясь, сказал он.
По дороге в храм «русский батюшка» знакомит нас с городскими достопримечательностями: показывает здание старого консульства, старинный синтоистский храм, где когда-то служил жрецом первый священник-японец Павел Савабе, рукоположенный в сан равноапостольным Николаем, небольшое православное русское кладбище. Там мы немного задерживаемся, разглядывая надписи на могильных плитах… К сожалению, земли в Японии совсем мало, она крайне дорога, и сейчас «настоящие» кладбища тут редкость: умерших сжигают. Кремация вообще считается не только более рациональной, но и правильной с точки зрения санитарно-эпидемиологических норм. Как полагают некоторые, желание этим нормам следовать и является главной причиной, почему японское правительство отказало в возможности обретения мощей святителя Николая (и то счастье, что хотя бы большую частицу мощей отделить все же разрешили). Впрочем, официальное объяснение гораздо благоприличней: «Будучи захороненным на кладбище, святитель Николай принадлежит всему народу, и к нему могут прийти и буддист, и ламаист, и синтоист, и христианин, к какой бы традиции он ни относился, а в храме это уже будет не так». Все-таки не напрасно в учебниках истории и справочниках святой Николай причисляется к великим людям эпохи Мэйдзи [5]…
Храм, в котором служит наш гостеприимный батюшка-земляк, освящен в честь Воскресения Христова. Построен он в 1916 году: первый, освященный еще в 1858 году, сгорел во время одного из пожаров. В притворе мы снимаем обувь и ставим ее на специальный стеллажик — так тут принято. Но это не страшно: пол внутри весь застелен коврами, ковриками и всевозможными дорожками. Мы видим несколько рядов стульчиков, но отец Николай тут же объясняет: это только для престарелых, а все, кто может стоять, стоят. Интересней другое: множество (как и в Преображенском храме в Саппоро) пюпитров для нот на клиросе.
— Дело в том, что все, кто может петь, поет,— поясняет отец Николай.
И я, грешным делом, думаю: «Ну и плохи же тут, наверное, дела с пением…». Ведь я еще ни разу не был в японском храме на службе — что с меня взять?
Интересно и вот еще что: если японцы так часто причащаются, то как они готовятся? Отец Николай поясняет: примерно так же, как и мы, но читают лишь Правило ко Причащению, без трех канонов, которые пока просто не переведены на японский. Хочу спросить, сколько дней перед Причастием постятся, но потом вспоминаю наши трапезы здесь, и вопрос как-то сам собой отпадает: что мы ели? — сырую рыбу, какие-то травки, моллюсков, что-то очень вкусное, приготовленное из сои… Мяса здесь почти никто не ест, похоже, даже и те, кто приезжает сюда, постепенно от него отказываются.
И мы к местной пище привыкаем быстрей, чем это казалось возможным. Привыкаем к тому, что нам кланяются буквально на каждом шагу — продавцы магазинчиков, мимо которых мы проходим, те, к кому мы обратились с каким-то вопросом. Привыкаем к потрясающей воображение чистоте, отсутствию смога, к тому, что с утра японцы собственноручно моют тротуары перед своими лавочками… Привыкаем к тому, что все здесь удивительно продумано, сделано «для человека» — не для какого-то далекого, а для того самого, который ходит каждый день по улице. Тут на тротуарах специальные дорожки с пупырышками для слепых, перед проезжей частью они расширяются особым образом, предупреждая незрячего человека о переходе. Ко всему этому мы привыкаем — моментально, как и ко всему хорошему. Хотя прекрасно понимаем: скоро придется отвыкать.
Заботливо, как какую-то драгоценную эстафету, супруги Саплины передают нас отцу Николаю, и дальше нас везет он. Везет в Сендай, к своему правящему архиерею Епископу Серафиму.
Владыка обратился ко Христу чудным образом. Работая фотографом, он по какой-то необходимости зашел в православный храм, чтобы сделать несколько кадров, и… вышел оттуда уже совершенно другим человеком.
— Первое мое чувство было удивление,— рассказывает Владыка,— я вдруг понял: то, каким я представлял христианство прежде, и то, что я увидел в храме,— две совершенно разные вещи.
Будущий сендайский архиерей заинтересовался Православием всерьез. Начал читать, у него появилось множество верующих друзей и среди них — один священник. Созрело решение креститься, а вскоре — появилась и все более и более крепла уверенность, что его путь — путь «более конкретного» служения Церкви.
— Как объяснить, почему я христианин, почему я епископ Православной Церкви…— Владыка задумывается.— Знаете, когда я приезжаю в Россию, мне всегда задают этот вопрос: почему вы стали православным? А я в ответ задаю тот же самый вопрос. И нет на него простого ответа. Евангелие описывает, что происходило, когда люди встречались с Христом. И для меня случайный визит в православный храм стал такой встречей. Как это объяснишь?
И правда — как? Тем более что Японию страной, в которой христианство проповедовать легко, не назовешь. Православие все же остается для подавляющего большинства верой иностранцев. И смесь буддизма с синтоизмом тоже не та почва, на которой без труда можно вырастить из горчичного зерна евангельского слова древо живой веры.
— Я принимал участие в Архиерейском Соборе в Москве в феврале этого года,— говорит Владыка,— и в своей речи Святейший Патриарх Кирилл определил те проблемы, которые стоят перед Церковью. Это проблема миссионерского служения, проблема административного состояния, проблема экономического состояния. И если говорить сейчас о Японской Церкви, сравнивая ее с Русской, то масштабы и объемы, конечно, совсем иные, но проблемы — те же самые. Кроме того, когда Церковь маленькая, появляется еще одна проблема: даже маленькая сложность приобретает неожиданно громадное значение.
Безусловно, самая важная задача для нас, то, о чем лично я более всего переживаю,— это понять, как проповедовать нашим соотечественникам Евангелие, как людям в сердце вложить надежду, как людей привести ко Христу. Если использовать только слова, это практически невозможно. Поэтому лично для меня как священнослужителя, как епископа главное — своей жизнью показать путь и повести за собой.
…Владыка производит на нас самое приятное впечатление. Он одновременно величествен и прост в общении. Очень молодо выглядит — мы никогда не дали бы ему его 60 с небольшим лет. Но главное — в нем чувствуется то горение, которое неотделимо от подлинной веры, ставшей достоянием сердца. Все время, которое мы проводим рядом с ним, он говорит лишь о Христе, о Церкви, о своей пастве и о тех вопросах, которые ставит перед ним день за днем жизнь. Все время — пока мы беседуем в храме, пока он, сам сев за руль, возит нас по Сендаю, знакомя с городом, пока кормит ужином и раздает подарки, пока прощается, никак не отпуская, словно не желая прощаться.
Но вот мы наконец добираемся и до Токио — ведь в первый день мы фактически и не были здесь, буквально перепрыгнув из одного самолета в другой. Наш путь лежит в Николай-До.
Мы приезжаем в Токио в субботу утром, и потому у нас есть возможность не только побывать в храме на службе, но и самим послужить — если, конечно, благословит глава Японской Церкви Митрополит Токийский Даниил. Встретившись с ним у его покоев здесь же, рядом с величественным собором, испрашиваем у него благословения и, вкратце рассказав о себе и цели визита, очень робко говорим, что хотели бы попросить в Саратов в строящийся в честь святого Николая храм частицу его мощей. Робко — потому что знаем, что и в самой Японии еще не во всех храмах есть мощи равноапостольного Николая.
Заходим в собор. И снова — такое чудное, радостное и щемящее одновременно чувство… Здесь все — русское: сам храм, его убранство, иконостас. Бабушки у подсвечников. Японские бабушки, конечно. Но вот начинается и всенощная. И еще большее потрясение: поют по-русски, да еще как хорошо! А через мгновение уже и не знаешь, что думать о себе самом: не по-русски поют, а по-японски на самом деле, просто распевы все наши… В храме человек двести, и минимум двадцать из них — на клиросе, причем очевидно — любители. Но кто мог подумать, что японцы настолько музыкальны и, главное, настолько чувствуют и понимают церковное пение?
Запевают стихиры Пасхи. И в этот самый момент кто-то из священников зовет нас в алтарь к Владыке Даниилу. Мы заходим. В руках у Митрополита шкатулка.
— Вы хотели мощи? Один, два? — Владыка достаточно хорошо говорит по-русски, но если бы и похуже произношение было, мы бы его все равно поняли…
Конечно, «два». И мы получаем частицу мощей не только для храма в честь святителя Николая, но и для строящегося в Саратове Петропавловского храма, настоятелем которого я по совместительству являюсь.
Выхожу из алтаря с мощевиком на груди, и такое чувство, словно огонек теплится в сердце — не обжигающий, а согревающий и утешающий, заставляющий плакать и улыбаться одновременно…
Чудно — мы молимся на службе, которая совершается на языке, в котором мы не понимаем практически ни слова. Но — молимся! И так хорошо, так легко на душе...
На Литургии человек около пятисот (да и на клиросе — под сорок). Говорят, обычно бывает больше, просто сейчас Золотая неделя, время отпусков, многие разъехались по стране.
Когда выходим вместе с японскими священниками давать крест, то невозможно преодолеть естественный интерес: какие они, прихожане Николай-До? Разные — молодые и совсем пожилые, одинокие и пришедшие на службу всей своей «домашней церковью». Все как у нас. Совсем немного славяноязычных — чуть-чуть русских, украинцев, сербов. Есть и смешанные, но единые в вере семьи. Видим мы и хорошо знакомое уже нам лицо «русского доктора» Николая Аксенова [6] — и он уже бывал у нас в Саратове у своих друзей по Харбину, и мы не преминули зайти в Токио в его интернациональную клинику и побеседовать с ним.
В Николай-До мы знакомимся с японкой по имени Лена. Она сама подходит, заговаривает и вызывается свозить нас на кладбище, где похоронен святой Николай. И, разумеется, мы не можем не воспользоваться случаем и не расспросить, как пришла к вере она — поскольку Лена из совсем не православной, а, напротив, вполне традиционной японской семьи. Не можем не воспользоваться — потому что Лена говорит на чистейшем русском языке.
— Еще учась в школе,— тщательно подбирая слова, рассказывает она,— я все время задавалась вопросами о том, как мы приходим в этот мир, как умираем, что происходит после этого и какой во всем этом смысл. И никто не мог ответить мне так, чтобы ответ принес успокоение и отраду. Уже повзрослев, я стала много читать, и в руки мне попались «Братья Карамазовы». А после возникло желание прочитать Новый Завет. И там я нашла наконец ответы на столько времени мучившие меня вопросы. Но куда идти: к католикам, к протестантам? Находясь в этих раздумьях, я включила как-то телевизор и в новостях увидела репортаж о праздновании тысячелетия Крещения Руси. Посмотрела и решила сходить в Николай-До на службу. Там я почувствовала: Господь здесь. Я долго плакала, благодарила… И вся моя жизнь теперь — в храме. И решение избрать своей специальностью изучение русского языка уже благодаря этому созрело.
Мы слушаем и понимаем, что как бы ни была трудна проповедь Православия в Японии сегодня, какие бы нелегкие времена ни переживала Церковь сейчас, когда люди тут еще опьянены великолепием созданного ими материального мира, пока кто-то вот так обретает на путях своей жизни Христа, и Японская Церковь будет жить, и спасающиеся в ней будут…
О своих впечатлениях от поездки в другую страну всегда трудно писать — хочется рассказать об увиденном и пережитом полно, емко. Но писать о Японии и о японском Православии еще трудней: это совершенно отдельный мир, отличный от нашего, настолько, что в какие-то мгновения кажется, что ты находишься на другой планете. («Утешает» то, что японцы тоже воспринимают нас, как инопланетян — не нам одним трудно.)
Но есть какие-то детали, черточки в жизни японцев и Японской Церкви, которые мы или подсмотрели, или выспросили у кого-то, о которых хотелось бы сказать особо — хотя бы совсем кратко, мозаично.
Японцы очень настороженно относятся к иностранцам: слишком долго Япония была закрытой страной, и для ее жителей весь мир делится на японцев и неяпонцев. Даже за границу они стараются ездить большими группами, чтобы сохраниться от «чужого» в своем, родном микроклимате.
Однако это не мешает им быть крайне заботливыми и предупредительными по отношению к чужестранцам: в метро, просто на улице мы неоднократно сталкивались с тем, что стоило лишь спросить человека, как пройти или как проехать туда-то, как он бросал все свои дела и занимался нами до тех пор, пока не помогал найти дорогу.
Японцы очень дорожат данным словом или обещанием. Нарушить слово — позор. Лаврский иеромонах отец Герасим (Шевчук), который уже несколько лет несет послушание в Николай-До, говорит, что японцы зачастую искренне недоумевают: почему русские так легко забывают о том, что кому-то обещали? Еще они очень переживают, что мы не улыбаемся, поскольку для них улыбка — непременный атрибут полноценного общения.
Японцы — очень «коллективная» нация. Начиная со школы, их учат быть вместе, не выделяться, подчиняться общей дисциплине. Это имеет свои как положительные, так и отрицательные стороны. Положительные — та же самая дисциплина, организованность, умение слушать и слушаться, способность общества одновременно «разворачиваться» в должном направлении. Отрицательные — подавление индивидуальности, вплоть до того, что в школах сегодня нередко разворачиваются настоящие трагедии: когда кто-то «выделяется», то это практически неминуемо приводит к столкновению с коллективом.
На улицах в Японии поразительно чисто. Нет мусора, даже в Токио не ощущается загазованность. Здесь не то что не бросают на тротуар мусор или недокуренную сигарету, здесь и курят лишь в специально отведенных для этого местах. А нет — так носи с собой специальную пепельницу и в нее складывай окурки. Но и в таком случае курить на ходу нельзя, а лишь в каком-нибудь укромном уголке.
Я уже писал выше, что насколько не похожи на нас «обычные» японцы, настолько удивительное родство и сходство ощущается с японцами православными. Но и в церковной жизни есть масса своих очень характерных национальных особенностей.
Присущий японцам в целом «коллективизм» в рамках приходской жизни обеспечивает удивительную общность, сплоченность. Прихожане все «учитываются» — вносятся в специальные книги. И даже если прихожанин номинальный, появляющийся в храме несколько раз в год, то он считает своим долгом материально участвовать в судьбе прихода. Пожертвования при этом передаются казначею и обязательно тщательно фиксируются, чтобы можно было потом проверить, на что они пошли.
Один из вопросов, которые обязательно обсуждаются на регулярно проходящих соборах Японской Православной Церкви,— вопрос бюджета: как были израсходованы деньги в минувшем году и что планируется сделать в следующем.
Храмы строятся в первую очередь на пожертвования прихожан. Долго, трудно, но теми и для тех, кто в этом на самом деле нуждается. На новый храм в честь Богоявления в Нагое, рассказывает его настоятель, отец Георгий Мацусима, средства собирали около 20 лет [7]. Возможно, памятуя об этом, напоив нас чаем, он и его матушка Мария вручают нам конвертик с пожертвованием на Никольский храм в далеком от них Саратове, городе, о котором они, скорее всего, прежде ни разу не слышали.
Японцев отличает удивительная скромность и готовность уступать. Даже на самой оживленной торговой улице в Токио вас не затолкают: японцы приучены уступать друг другу дорогу. И вообще — уступать. Наряду с продуманными транспортными развязками в этом одна из причин того, что в Токио при всей насыщенности движения не бывает пробок. Скромность и уступчивость естественным образом находят свое место и в церковной жизни японцев. Так же как и готовность творить послушание и трудиться.
…По милости Божией мне много где уже довелось побывать: и на Святой Земле, и на Синае, и на Святой Афонской Горе, и в Греции, и на Кипре. И всегда и поражало, и согревало душу, помимо приобщения к святыне, одно: какие мы, православные, при всех национальных, исторических, культурных различиях похожие, родные. Но нигде и никогда это чувство не было настолько сильным и пронзительным, как здесь. Лишь побывав тут, увидев это чудо человеческого трудолюбия и ультрасовременного технического прогресса, увидев громады торговых центров и похожие на муравейники города, посетив древние храмы Киото [8], в которых в каком-то странном смешении соседствуют буддистские и синтоистские божества, вглядевшись в их дикие, демонские лики, понимаешь, какое чудо милости Божией и подвига равноапостольного Николая — такая молодая и такая удивительная Православная Церковь — Церковь Японская. И прикосновение к этому чуду, возможность увидеть его и засвидетельствовать о нем что-то изменили в жизни каждого из нас, сделали сердце чуть вместительней, чуть богаче. Потому что в сердцах своих мы увозили отсюда память об этой необыкновенной стране и любовь к ней и ее людям — верующим, православным христианам и к тем, кто еще не познал, но, возможно, познает Христа.
[7] Впрочем, главная трудность бывает не столько в строительстве, сколько в приобретении земли: ее, как уже говорилось выше, в Японии мало, и оттого ценится она буквально на вес золота.
[8] Древняя столица Японии.
Интересно и вот еще что: если японцы так часто причащаются, то как они готовятся? Отец Николай поясняет: примерно так же, как и мы, но читают лишь Правило ко Причащению, без трех канонов, которые пока просто не переведены на японский. Хочу спросить, сколько дней перед Причастием постятся, но потом вспоминаю наши трапезы здесь, и вопрос как-то сам собой отпадает: что мы ели? — сырую рыбу, какие-то травки, моллюсков, что-то очень вкусное, приготовленное из сои… Мяса здесь почти никто не ест, похоже, даже и те, кто приезжает сюда, постепенно от него отказываются.
И мы к местной пище привыкаем быстрей, чем это казалось возможным. Привыкаем к тому, что нам кланяются буквально на каждом шагу — продавцы магазинчиков, мимо которых мы проходим, те, к кому мы обратились с каким-то вопросом. Привыкаем к потрясающей воображение чистоте, отсутствию смога, к тому, что с утра японцы собственноручно моют тротуары перед своими лавочками… Привыкаем к тому, что все здесь удивительно продумано, сделано «для человека» — не для какого-то далекого, а для того самого, который ходит каждый день по улице. Тут на тротуарах специальные дорожки с пупырышками для слепых, перед проезжей частью они расширяются особым образом, предупреждая незрячего человека о переходе. Ко всему этому мы привыкаем — моментально, как и ко всему хорошему. Хотя прекрасно понимаем: скоро придется отвыкать.
Владыка Серафим
Владыка обратился ко Христу чудным образом. Работая фотографом, он по какой-то необходимости зашел в православный храм, чтобы сделать несколько кадров, и… вышел оттуда уже совершенно другим человеком.
— Первое мое чувство было удивление,— рассказывает Владыка,— я вдруг понял: то, каким я представлял христианство прежде, и то, что я увидел в храме,— две совершенно разные вещи.
Будущий сендайский архиерей заинтересовался Православием всерьез. Начал читать, у него появилось множество верующих друзей и среди них — один священник. Созрело решение креститься, а вскоре — появилась и все более и более крепла уверенность, что его путь — путь «более конкретного» служения Церкви.
— Как объяснить, почему я христианин, почему я епископ Православной Церкви…— Владыка задумывается.— Знаете, когда я приезжаю в Россию, мне всегда задают этот вопрос: почему вы стали православным? А я в ответ задаю тот же самый вопрос. И нет на него простого ответа. Евангелие описывает, что происходило, когда люди встречались с Христом. И для меня случайный визит в православный храм стал такой встречей. Как это объяснишь?
И правда — как? Тем более что Японию страной, в которой христианство проповедовать легко, не назовешь. Православие все же остается для подавляющего большинства верой иностранцев. И смесь буддизма с синтоизмом тоже не та почва, на которой без труда можно вырастить из горчичного зерна евангельского слова древо живой веры.
— Я принимал участие в Архиерейском Соборе в Москве в феврале этого года,— говорит Владыка,— и в своей речи Святейший Патриарх Кирилл определил те проблемы, которые стоят перед Церковью. Это проблема миссионерского служения, проблема административного состояния, проблема экономического состояния. И если говорить сейчас о Японской Церкви, сравнивая ее с Русской, то масштабы и объемы, конечно, совсем иные, но проблемы — те же самые. Кроме того, когда Церковь маленькая, появляется еще одна проблема: даже маленькая сложность приобретает неожиданно громадное значение.
Безусловно, самая важная задача для нас, то, о чем лично я более всего переживаю,— это понять, как проповедовать нашим соотечественникам Евангелие, как людям в сердце вложить надежду, как людей привести ко Христу. Если использовать только слова, это практически невозможно. Поэтому лично для меня как священнослужителя, как епископа главное — своей жизнью показать путь и повести за собой.
…Владыка производит на нас самое приятное впечатление. Он одновременно величествен и прост в общении. Очень молодо выглядит — мы никогда не дали бы ему его 60 с небольшим лет. Но главное — в нем чувствуется то горение, которое неотделимо от подлинной веры, ставшей достоянием сердца. Все время, которое мы проводим рядом с ним, он говорит лишь о Христе, о Церкви, о своей пастве и о тех вопросах, которые ставит перед ним день за днем жизнь. Все время — пока мы беседуем в храме, пока он, сам сев за руль, возит нас по Сендаю, знакомя с городом, пока кормит ужином и раздает подарки, пока прощается, никак не отпуская, словно не желая прощаться.
В Николай-До
Мы приезжаем в Токио в субботу утром, и потому у нас есть возможность не только побывать в храме на службе, но и самим послужить — если, конечно, благословит глава Японской Церкви Митрополит Токийский Даниил. Встретившись с ним у его покоев здесь же, рядом с величественным собором, испрашиваем у него благословения и, вкратце рассказав о себе и цели визита, очень робко говорим, что хотели бы попросить в Саратов в строящийся в честь святого Николая храм частицу его мощей. Робко — потому что знаем, что и в самой Японии еще не во всех храмах есть мощи равноапостольного Николая.
Заходим в собор. И снова — такое чудное, радостное и щемящее одновременно чувство… Здесь все — русское: сам храм, его убранство, иконостас. Бабушки у подсвечников. Японские бабушки, конечно. Но вот начинается и всенощная. И еще большее потрясение: поют по-русски, да еще как хорошо! А через мгновение уже и не знаешь, что думать о себе самом: не по-русски поют, а по-японски на самом деле, просто распевы все наши… В храме человек двести, и минимум двадцать из них — на клиросе, причем очевидно — любители. Но кто мог подумать, что японцы настолько музыкальны и, главное, настолько чувствуют и понимают церковное пение?
Запевают стихиры Пасхи. И в этот самый момент кто-то из священников зовет нас в алтарь к Владыке Даниилу. Мы заходим. В руках у Митрополита шкатулка.
— Вы хотели мощи? Один, два? — Владыка достаточно хорошо говорит по-русски, но если бы и похуже произношение было, мы бы его все равно поняли…
Конечно, «два». И мы получаем частицу мощей не только для храма в честь святителя Николая, но и для строящегося в Саратове Петропавловского храма, настоятелем которого я по совместительству являюсь.
Выхожу из алтаря с мощевиком на груди, и такое чувство, словно огонек теплится в сердце — не обжигающий, а согревающий и утешающий, заставляющий плакать и улыбаться одновременно…
Чудно — мы молимся на службе, которая совершается на языке, в котором мы не понимаем практически ни слова. Но — молимся! И так хорошо, так легко на душе...
На Литургии человек около пятисот (да и на клиросе — под сорок). Говорят, обычно бывает больше, просто сейчас Золотая неделя, время отпусков, многие разъехались по стране.
Когда выходим вместе с японскими священниками давать крест, то невозможно преодолеть естественный интерес: какие они, прихожане Николай-До? Разные — молодые и совсем пожилые, одинокие и пришедшие на службу всей своей «домашней церковью». Все как у нас. Совсем немного славяноязычных — чуть-чуть русских, украинцев, сербов. Есть и смешанные, но единые в вере семьи. Видим мы и хорошо знакомое уже нам лицо «русского доктора» Николая Аксенова [6] — и он уже бывал у нас в Саратове у своих друзей по Харбину, и мы не преминули зайти в Токио в его интернациональную клинику и побеседовать с ним.
В Николай-До мы знакомимся с японкой по имени Лена. Она сама подходит, заговаривает и вызывается свозить нас на кладбище, где похоронен святой Николай. И, разумеется, мы не можем не воспользоваться случаем и не расспросить, как пришла к вере она — поскольку Лена из совсем не православной, а, напротив, вполне традиционной японской семьи. Не можем не воспользоваться — потому что Лена говорит на чистейшем русском языке.
— Еще учась в школе,— тщательно подбирая слова, рассказывает она,— я все время задавалась вопросами о том, как мы приходим в этот мир, как умираем, что происходит после этого и какой во всем этом смысл. И никто не мог ответить мне так, чтобы ответ принес успокоение и отраду. Уже повзрослев, я стала много читать, и в руки мне попались «Братья Карамазовы». А после возникло желание прочитать Новый Завет. И там я нашла наконец ответы на столько времени мучившие меня вопросы. Но куда идти: к католикам, к протестантам? Находясь в этих раздумьях, я включила как-то телевизор и в новостях увидела репортаж о праздновании тысячелетия Крещения Руси. Посмотрела и решила сходить в Николай-До на службу. Там я почувствовала: Господь здесь. Я долго плакала, благодарила… И вся моя жизнь теперь — в храме. И решение избрать своей специальностью изучение русского языка уже благодаря этому созрело.
Мы слушаем и понимаем, что как бы ни была трудна проповедь Православия в Японии сегодня, какие бы нелегкие времена ни переживала Церковь сейчас, когда люди тут еще опьянены великолепием созданного ими материального мира, пока кто-то вот так обретает на путях своей жизни Христа, и Японская Церковь будет жить, и спасающиеся в ней будут…
Некоторые особенности жизни Японцев и Японской Церкви
Но есть какие-то детали, черточки в жизни японцев и Японской Церкви, которые мы или подсмотрели, или выспросили у кого-то, о которых хотелось бы сказать особо — хотя бы совсем кратко, мозаично.
Японцы очень настороженно относятся к иностранцам: слишком долго Япония была закрытой страной, и для ее жителей весь мир делится на японцев и неяпонцев. Даже за границу они стараются ездить большими группами, чтобы сохраниться от «чужого» в своем, родном микроклимате.
Однако это не мешает им быть крайне заботливыми и предупредительными по отношению к чужестранцам: в метро, просто на улице мы неоднократно сталкивались с тем, что стоило лишь спросить человека, как пройти или как проехать туда-то, как он бросал все свои дела и занимался нами до тех пор, пока не помогал найти дорогу.
Японцы — очень «коллективная» нация. Начиная со школы, их учат быть вместе, не выделяться, подчиняться общей дисциплине. Это имеет свои как положительные, так и отрицательные стороны. Положительные — та же самая дисциплина, организованность, умение слушать и слушаться, способность общества одновременно «разворачиваться» в должном направлении. Отрицательные — подавление индивидуальности, вплоть до того, что в школах сегодня нередко разворачиваются настоящие трагедии: когда кто-то «выделяется», то это практически неминуемо приводит к столкновению с коллективом.
На улицах в Японии поразительно чисто. Нет мусора, даже в Токио не ощущается загазованность. Здесь не то что не бросают на тротуар мусор или недокуренную сигарету, здесь и курят лишь в специально отведенных для этого местах. А нет — так носи с собой специальную пепельницу и в нее складывай окурки. Но и в таком случае курить на ходу нельзя, а лишь в каком-нибудь укромном уголке.
Я уже писал выше, что насколько не похожи на нас «обычные» японцы, настолько удивительное родство и сходство ощущается с японцами православными. Но и в церковной жизни есть масса своих очень характерных национальных особенностей.
Один из вопросов, которые обязательно обсуждаются на регулярно проходящих соборах Японской Православной Церкви,— вопрос бюджета: как были израсходованы деньги в минувшем году и что планируется сделать в следующем.
Храмы строятся в первую очередь на пожертвования прихожан. Долго, трудно, но теми и для тех, кто в этом на самом деле нуждается. На новый храм в честь Богоявления в Нагое, рассказывает его настоятель, отец Георгий Мацусима, средства собирали около 20 лет [7]. Возможно, памятуя об этом, напоив нас чаем, он и его матушка Мария вручают нам конвертик с пожертвованием на Никольский храм в далеком от них Саратове, городе, о котором они, скорее всего, прежде ни разу не слышали.
Японцев отличает удивительная скромность и готовность уступать. Даже на самой оживленной торговой улице в Токио вас не затолкают: японцы приучены уступать друг другу дорогу. И вообще — уступать. Наряду с продуманными транспортными развязками в этом одна из причин того, что в Токио при всей насыщенности движения не бывает пробок. Скромность и уступчивость естественным образом находят свое место и в церковной жизни японцев. Так же как и готовность творить послушание и трудиться.
Перед расставанием
За десять дней мы точно прожили здесь целую жизнь. Постоянно в движении, каждую минуту узнавая что-то новое. Наверное, мы немного устали. Но уезжать не хотелось — Япония так быстро не отпускала, мы не успели еще до конца «разобраться» с ней. Успокаивало, впрочем, то, что и за год, и за два, и за три мы бы тоже вряд ли разобрались в ней до конца. И — появившаяся и укрепившаяся в сердце надежда, что на отлете домой все не кончится, но и отношения завязавшиеся сохранятся, и связь с Японской Церковью не прервется, и храм в честь святого Николая с Божией помощью и по его молитвам удастся построить. И, конечно, сам святитель Николай, ставший особенно близким и родным именно тут, успокаивал и утешал наши сердца. Да и как могло бы быть иначе, если мы хоть немного узнали и «приняли» тот народ, который так любил он сам, и если его чада — чада Японской Православной Церкви — стали такими дорогими для нас?…По милости Божией мне много где уже довелось побывать: и на Святой Земле, и на Синае, и на Святой Афонской Горе, и в Греции, и на Кипре. И всегда и поражало, и согревало душу, помимо приобщения к святыне, одно: какие мы, православные, при всех национальных, исторических, культурных различиях похожие, родные. Но нигде и никогда это чувство не было настолько сильным и пронзительным, как здесь. Лишь побывав тут, увидев это чудо человеческого трудолюбия и ультрасовременного технического прогресса, увидев громады торговых центров и похожие на муравейники города, посетив древние храмы Киото [8], в которых в каком-то странном смешении соседствуют буддистские и синтоистские божества, вглядевшись в их дикие, демонские лики, понимаешь, какое чудо милости Божией и подвига равноапостольного Николая — такая молодая и такая удивительная Православная Церковь — Церковь Японская. И прикосновение к этому чуду, возможность увидеть его и засвидетельствовать о нем что-то изменили в жизни каждого из нас, сделали сердце чуть вместительней, чуть богаче. Потому что в сердцах своих мы увозили отсюда память об этой необыкновенной стране и любовь к ней и ее людям — верующим, православным христианам и к тем, кто еще не познал, но, возможно, познает Христа.
[5] Эпоха Мэйдзи — период истории Японии с 23 октября 1868 года по 30 июля 1912 года, когда императором был Муцухито. Император Муцухито взял имя Мэйдзи, которое означает «просвещенное правительство». И действительно, этот период ознаменовался отказом Японии от самоизоляции и становлением ее как мировой державы.
[7] Впрочем, главная трудность бывает не столько в строительстве, сколько в приобретении земли: ее, как уже говорилось выше, в Японии мало, и оттого ценится она буквально на вес золота.
[8] Древняя столица Японии.
